Вы уже выпустили довольно много музыки и добились определенного успеха — а можете ли вспомнить тот момент, когда впервые поняли, что хотите стать музыкантом, — и когда впервые по-настоящему почувствовали, что вы им стали?

Эльза: Я пыталась понять, в какой момент ты переходишь от статуса просто музыканта к статусу профессионального музыканта, потому что музыкантом-любителем ты можешь быть всю жизнь. Сначала я занималась музыкой просто потому, что мне это нравилось, и только три года назад я стала заниматься музыкой профессионально. Кажется, с того момента музыка стала моим единственным источником дохода. И я почувствовала, что всё официально перешло на новый уровень.

Что для тебя значит быть профессионалом?

Эльза: Думаю, дело в решительном настрое, в серьёзном подходе к коммерческой составляющей дела. Может, ещё в том, чтобы не отказываться ни от каких возможностей — хотя, когда становишься профессионалом, как раз от многого приходится отказываться. А ты что думаешь, Эмма?

Эмма: У меня никогда не было сомнений, я всегда знала, что я музыкант. Даже необязательно музыкант, а скорее артист в широком смысле слова. Родители рассказывали мне, что, когда меня спрашивали, кем я хочу стать, — я всегда, с тех самых пор, как научилась говорить, отвечала: «Я буду артистом. Даже так, в настоящем времени: «Я артист». Я никогда в этом не сомневалась, и мне очень помогло то, что я с ранних лет понимала, кто я.

Может, это непрофессионально с моей стороны, но о деньгах я всегда забываю. У меня бывали тяжёлые периоды, когда я понимала: «Ой, сегодня я не смогу поесть», — даже в прошлом году такое было. Я то берусь за убыточные проекты, то забываю попросить гонорар, — ведь музыка важнее. Деньги всегда на втором плане, если я могу оплатить счета — то я вообще не думаю о них. Но да, коммерческую составляющую мне всё-таки пришлось освоить, и это был жёсткий урок. Думаю, можно быть музыкантом и работать в банке, всё зависит от того, как ты себя определяешь.

Тэш: И от того, что ты вкладываешь в понятие «профессионал». Я согласна, что профессионализм подразумевает деловой подход. Называть себя профессиональным диджеем странновато, это звучит глупо, но обычно это означает, что за тобой стоит агент, который может решить какие-то денежные вопросы.

Профессионализм имеет отношение к технике игры?

Эльза: Да, и к опыту.

У вас были какие-то ролевые модели, которые вас вдохновляли, или какие-то наставники?

Тэш: Мне повезло — когда я только начинала, я год работала ассистентом на радио Worldwide FM, и всё это время меня окружали диджеи. Я могла наблюдать за тем, как они играют, попросить поделиться советами. Многие из них мне очень помогали, и в конце концов я оказалась там, где я сейчас нахожусь.

Эльза: У меня особо не было наставников. У меня были учитель гитары и учитель ударных, но я с самого начала ко всему шла сама. Лет пять назад я познакомилась с Кирком Барли, и в какой-то степени он стал для меня примером.

Эмма: У меня в семье нет музыкантов, да и вообще нет ни одного творческого человека, все очень прагматичные. Мне всегда приходилось ориентироваться на саму себя или искать вдохновение в любимых пластинках. В какой-то момент я начала принимать это чувство одиночества, когда не с кого брать пример, и я свыклась с этими ощущениями: я аутсайдер во всём, что я делаю. Хотя я связана с джазовой сценой, я сильно отличаюсь от остальных джазовых музыкантов, для них я фрик. Я как бы постоянно нахожусь на периферии. Какое-то время я изучала классическую композицию, и там меня тоже считали фриком. Неважно, к какому лагерю я пыталась примкнуть, я везде была аутсайдером. Поэтому в качестве наставников приходилось выбирать людей, которых я никогда не встречала: например, в джазе ими стали для меня Майлз Дэвис и Билл Эванс.

Это как раз подводит к моему следующему вопросу про влияния. Эмма, ты сейчас упомянула Майлза Дэвиса, а в других интервью ещё говорила про Madlib: насколько важными оказались эти фантомные наставники для твоей карьеры? И насколько сильно на музыку влияет контекст, в котором находишься, — будь то альбомы, которые ты слушаешь, или окружающая среда? Эльза, ты, например, часто используешь полевые записи в своих треках.

Эльза: Конечно, есть альбомы, которые перевернули мой мир, когда я их услышала. Я только недавно поняла, как сильно на мои биты повлиял Clams Casino. А до этого были такие музыканты, как PJ Harvey, которая повлияла на то, как я пишу песни. Потом были электронные артисты: Burial с альбомом Untrue, Афекс Твин и его Richard D. James, в какой-то степени даже LUCY.

Тэш: Большую часть вдохновения я черпаю из своего наследия. Забавно, что, только став диджеем и попав на радио, я начала по-настоящему ценить свои ямайские и карибские корни — а за ними и африканские — и я сейчас сосредоточена именно на этом. Главными кумирами для меня всегда были карибские и африканские музыканты вроде Боба Марли и Фелы. И ещё я постоянно открывала для себя невероятных артисток в ямайской музыке: Lady Saw, Sister Nancy, Spice — всех этих суперсильных, монументальных женщин с их раскрепощающей, экспрессивной сексуальностью.

Эмма: Говорить о том, что на меня повлияло, вне контекста — довольно странно. Например, на мне оставила довольно сильный отпечаток музыка с севера Англии, где я выросла. Из-за этого я немного помешана на духовых инструментах. Но опять же, есть такие вещи, с которыми я по всей логике не должна была бы столкнуться, пока росла в Лидсе, — типа Sun Ra, которого никто вокруг меня не слушал. Так что моя музыка — это такой котёл, где вместе варятся гэридж, афробит, фри-джаз. Но с другой стороны, на меня не менее сильно повлияли попытки звучать иначе. Пытаться делать что-то совершенно другое, чем те музыканты, которых я слушала, было настолько же важно, как чувствовать с ними родство. Помнишь, я говорила, что я аутсайдер, — так вот, мне кажется, я сама в этом виновата. Да. Я сделала это специально. Сейчас я понимаю, что сама себе причинила эту боль.

Да уж. Это интересно, потому что, когда живёшь в Москве, ты видишь огромное количество разных сообществ — но все они существуют как отдельные островки, не взаимодействуя между собой. И часто ты наблюдаешь за всеми этими сообществами издалека, не вступая в них. В Британии тоже очень насыщенная музыкальная сцена. Насколько важно для вас быть частью сообщества, чтобы заниматься музыкой?

Тэш: Для меня сообщество находится в сердце всего, что я делаю, и думаю, многие разделяют такой подход. Кажется, первое такое сообщество для меня сложилось вокруг Worldwide FM — а потом из него выросли куча других сообществ, например, целая команда молодых лондонских джазовых музыкантов. Думаю, без такого взаимодействия, обмена идеями, совместных джемов артистам пришлось бы тяжело; когда ты выключен из сообщества здорово, когда ты можешь пойти в клуб, зная, что ты там встретишь своих людей и попадёшь в атмосферу всеобщей любви.

Эмма: За последние несколько лет я определённо начала чувствовать себя частью какой-то семьи. Пока я росла, у меня было ощущение, что я нахожусь не в своей тарелке, не в своём городе и не в своей семье. Наверное, это звучит жестоко, но я просто действительно была совсем другой, чем они, я постоянно чувствовала, что не должна там находиться. А потом я переехала в Лондон, нашла единомышленников, стала частью семьи Worldwide FM и нашла, наконец, свой дом. Не думаю, что это сильно повлияло на мою музыку — но это точно помогло мне перестать сомневаться в себе. Когда находишь своё место, ты можешь расслабиться, начать больше экспериментировать.

Эльза: Я согласна с тем, что в сообществе тебе становится немного комфортнее. Ты уважаешь своё сообщество, а они уважают тебя. Многие проблемы музыкантов связаны с неуверенностью, сомнениями. Так что нам точно нужно сообщество.

Могут ли музыканты в Великобритании ожидать поддержки от индустрии? Я знаю о нескольких инициативах, например, о фонде PRS, который помогает начинающим артистам. Насколько я понимаю, ты, Эльза, сама выпускаешь собственную музыку, и мне интересно, как ты справляешься. Потому что иногда кажется, что артистам сегодня приходится быть одновременно и менеджером, и букером, и промоутером.

Эльза: Да, это действительно довольно тяжело. Я сама пишу всю музыку и делаю всё остальное тоже сама. И я, если честно, не особо понимаю, как мне это удаётся. Из меня выходит плохой менеджер, потому что я не умею требовать чего-то от других, выбивать себе то, что я хочу. Но я уверена в своей музыке, уверена в её уникальности. Так что я подумала, что хочу попробовать сама её выпускать. Многие говорят, это круто, что я сама по себе и мне не нужно подстраиваться под тот лейбл, на который мне бы удалось попасть. Но я бы не стала советовать другим идти по этому пути. Если кто-то читает это интервью — не делайте как я!

Эмма, а ты предпочитаешь выпускаться на каком-то конкретном лейбле или делать всё сама?

Эмма: Несколько моих записей вышли или выйдут на большом количестве разных лейблов. Я сотрудничаю с The Vinyl Factory, с International Anthem, с клубами — и все они классные и по-своему уникальные. Но я рада, что не связана ни с кем эксклюзивным контрактом, потому что сейчас для меня открыты все дороги, я могу стать частью любой семьи в любой точке мира. Свою первую пластинку я выпустила сама, и я понятия не имела, что делаю. Так что иногда поддержка со стороны лейбла может быть очень кстати — всё зависит лишь от того, что ты хочешь от них, а они от тебя. Но я не думаю, что всем необходим лейбл. Ты можешь сделать всё сам без какой-либо помощи. 

Тэш: Для меня как для диджея эквивалентом лейбла является букинг-агентство. Многим артистам некомфортно самим договариваться о гонорарах и организовывать свои выступления, поэтому важно найти агентство, которое тебе подходит, которое не будет забирать себе огромный процент с твоего заработка. Не стоит бросаться на первого же агента, который к тебе подойдёт, надо взвесить ситуацию, понять, нужно тебе это сейчас или нет. То же самое с менеджерами. Я знаю нескольких диджеев, которые говорят, что менеджеры на самом деле не нужны, это просто люди, которым ты отдаёшь часть своего гонорара. Но за что?

Эльза: Думаю, тут всё сводится к знанию тонкостей индустрии. Если ты хорошо понимаешь, как всё работает, то можешь сам быть своим менеджером.

Эмма: Да, а ещё важно знать, чего хочешь, и уметь подстраивать ситуацию под себя. Нет никаких чётких правил. В 1970-е было понятно, что если ты сделаешь то-то, то получишь такой-то результат, а сейчас всё очень гибко.

У меня есть команда, с которой я работаю, и это здорово. Мне кажется, общение с отдельными людьми играет большую роль, тогда как организации слишком безличны, и порой пытаться что-то решить с ними довольно бессмысленно. Хотя мне невероятно помогли Британский совет и фонд PRS — но это благодаря небольшим командам конкретных людей внутри организаций, которые меня поняли и которым было не всё равно. Да, без крупных организаций не произошло бы много крутых событий в Великобритании, не было бы этой поездки в Москву — но всё это стало возможным именно благодаря личному общению с маленькими командами.

Вы все связаны друг с другом благодаря Worldwide FM и Джайлсу Питерсону, невероятному человеку, который создал это сообщество. На ваш взгляд, какую роль сыграл Джайлс в становлении новых направлений в музыке, поддержке начинающих артистов и просто исследовании многогранности музыки?

Эмма: Я думаю, он краеугольный камень британской музыки. Он сокровище нации, он Дядя Джайлс. Ещё до того, как я с ним познакомилась, он был очень влиятельной фигурой. Я слушала его передачи по радио, полностью доверяя его вкусу, и всегда знала — что бы он ни поставил, мне это обязательно понравится. Он открыл для меня много новых миров. Без Джайлса я не была бы сейчас тем музыкантом, которым стала. Без него многие артисты не стали бы теми, кем стали, это уж точно. Именно он открыл миру британскую музыку. Он составляет лучшие лайн-апы и мастерски сводит людей вместе. Он просто говорит тебе: «Знаешь что, вы хорошо поладите вот с этим человеком», — и уходит заниматься другими делами, а у вас с этим человеком тем временем случается магия, и всё это Джайлс с точностью предвидел. Удивительно, как у него всегда в голове складывается целая картина.

Каково вам было оказаться на Worldwide FM?

Эмма: Это было офигенно. Попасть в такое пространство, где ты можешь показать, что происходит у тебя в голове, — бесценно. В мире не так много радиостанций, где можно поставить странную музыку, как я люблю. А здесь ты всегда знаешь, что люди будут слушать, и кто-нибудь обязательно оценит. На других станциях всегда есть какие-то правила, тебе могут сказать: «Это играть нельзя». А на Worldwide FM тебе говорят: «Мы обожаем Тэш. Мы хотим, чтобы Тэш была сама собой». Это очень ценно.

Тэш: Ага. Для меня это всё и есть Джайлс. Когда я прихожу на Worldwide, я чувствую родство с ним, ведь это он создал эту невероятную радиостанцию, невероятный лейбл. Всё, что с ним связано, всё, за что он берётся, моментально привлекает внимание, оборачивает на себя головы. Он отличный куратор. Я узнала о нём от своего папы, и он был в полном восторге, когда узнал, что я буду работать на радио. Джайлс вне поколений. Он супервовлечён во все процессы и абсолютно неутомим. Он открыл много невероятных артистов за последние 20-25 лет. 

Вы много слушаете музыки, чтобы вдохновиться, найти какие-то новые идеи? Можно ли переборщить с прослушиванием? Или знать слишком много о музыке? Бывает ли такое, что это как-то ограничивает ваш творческий процесс?

Эмма: Я довольно сильно устаю от прослушивания музыки. И я точно уже не слушаю её в таких количествах, как раньше. Думаю, всё дело в том, как ты её слушаешь. Лично я не умею слушать пассивно, для меня это активный процесс — и из-за этого дара или проклятия я всегда, когда слышу какой-либо трек, сразу вижу у себя в голове ноты, ритм. И это очень утомляет, потому что я не могу просто подумать: «О, классная песня». Каждый раз я сразу начинаю расписывать дорожки, выстраивать аранжировки у себя в мозгу, и это просто нельзя отключить. В подростковом возрасте я могла вообще не снимать наушники, полностью погружаться во все эти разные миры. А теперь мне приходится заранее планировать, что вот сегодня я сяду и послушаю вот это, и больше весь день ничего не буду слушать. Наверное это совершенно противоположно тому, что делают другие музыканты, которые постоянно слушают что-то, а я то могу на самом деле послушать пару вещей в день. И на этом всё.

Тэш: Да, это точно. Мне тоже сложно быть пассивным слушателем, особенно когда речь о новой музыке моих друзей или людей из моего сообщества. Потому что я постоянно думаю о том, как бы я её свела в сете. Я даже не могу дослушать до конца целый трек, я постоянно перематываю, чтобы понять, в какой момент я смогу сделать дроп. Я точно так же представляю свой микс в голове, как Эмма представляет ноты. Но я помешана на музыке Анголы, Западной Африки, да всего континента годов 1960-1970-х. И её я могу слушать бесконечно, с утра до вечера, и реально погружаться. А вот с новой музыкой так не получается, её я скорее слушаю для работы, а не для удовольствия — хотя конечно, электронная музыка в любом случае доставляет мне удовольствие.

При этом быть селектором значит постоянно слушать музыку, искать новые имена. Ты когда-нибудь устаёшь от этого, у тебя бывают моменты, когда ты думаешь: «Всё, я больше не могу слушать музыку»?

Тэш: Иногда мне удаётся отключиться от этого процесса, например, во время долгих путешествий на поезде. Тогда я не ничего не слушаю, ничего не читаю. Даже не сижу в телефоне. Но опять же, не то чтобы мне по работе приходится слушать музыку с утра до вечера, сейчас я делаю это гораздо реже, чем когда я начинала на радио.

 Эльза: Когда тратишь большую часть своего времени на написание музыки, нужно давать своим ушам и голове отдохнуть.

Эмма: Довольно странно, когда твоё любимое занятие становится твоей работой. Если ты работаешь в офисе с девяти до пяти с фиксированной зарплатой и страховкой, то для тебя счастье прийти вечером домой и послушать новую пластинку или сходить на концерт. И это для тебя отдых, а тут вдруг этот отдых становится твоим источником дохода. Это всё очень странно, я не могу этого постичь до конца.

 Эльза: И мы опять возвращаемся к теме о профессионализме, когда ты из наблюдателя за мирами становишься создателем миров.

Когда становишься профессиональным диджеем или музыкантом, ты теряешь эту творческую искру, это чувство новичка, когда ты понятия не имеешь, что ты делаешь, но делаешь всё равно — просто потому что это весело и интересно. Вы пытаетесь иногда как-то вырваться из своих профессиональных привычек и окунуться снова в невежество, вернуться к нестандартным подходам?

Эмма: Я начала делать что-то подобное во время записи моего последнего альбома Ley Lines. Там я играю на всех инструментах, и в какой-то момент я одолжила у кого-то кларнет, хотя я никогда до этого не держала его в руках. Я 10 минут в нём поковырялась и сразу записала мелодию. Это было очень освобождающее чувство. Да, всё было так, как ты и сказала, — я совершенно не понимала, что делаю, не знала, какая кнопка для чего нужна. Я слышала ноты, но у меня не было абсолютно никакой памяти тела, связанной с этим инструментом, когда ты можешь делать что-то на автомате. У меня ничего не было продумано заранее, это была тотальная свобода, и было здорово снова почувствовать это детское волнение, когда учишься чему-то новому, — это ощущение чистого созидания. Мне редко удаётся это почувствовать, обычно я думаю: «Ну, вот, я опять играю на трубе». Не то чтобы мне это наскучило, просто это привычное дело, когда руки сами делают что-то.

А ты пытаешься играть на инструменте каким-то необычным способом, искать какие-то непривычные техники?

Эмма: Да. На многих инструментах я научилась играть самостоятельно, так что техника у меня довольно небрежная. Наш ударник постоянно смеётся над тем, как я играю на барабанах, потому что я могу извлечь звук, который на слух будет как надо, но при этом руками я буду совершать довольно дебильные движения — меня ведь никто не учил, как правильно. Но, опять же, зато я порой могу извлечь какой-то необычный звук, который никто не сможет повторить. Иногда плохая техника игры приносит интересные плоды. 

Эльза: Ага, я специально не стала учиться играть на фортепьяно — и теперь удивляюсь каждый раз, когда нажимаю на ту или иную клавишу и у меня выходит какой-то аккорд, потому что я не знаю, где какая нота находится. И я пытаюсь как можно чаще возвращаться к этому чувству.

Тэш, а у тебя, как у диджея, бывает ощущение, что ты в тупике?

Тэш: Мне кажется, что диджеинг — это как раз про постоянное самосовершенствование. У микшерного пульта столько возможностей, и довольно часто диджеи не используют их на сто процентов, привыкая к какому-то небольшому набору кнопок. Поэтому я стараюсь проводить как можно больше времени в студии, просто экспериментируя, нажимая на все кнопки подряд. Ведь на самом деле пульт — это тоже своего рода музыкальный инструмент, с помощью которого ты создаёшь что-то новое, только на базе уже существующего трека. И, как по мне, нужно использовать это на полную, создавая незабываемый опыт для толпы, — а это очень захватывает.

Что для вас живое выступление? Какую цель вы преследуете — воссоздать конкретный трек на сцене, создать что-то новое или, может, сбить с толку слушателей? Сейчас так много форматов выступлений, кто-то просто нажимает кнопку на ноутбуке и включает заранее записанный микс, ничего в нём не меняя, кто-то фокусируется на подаче и тд. Например, есть такой артист Bink Beats, который стал известным благодаря каверам на Афекса Твина или Flying Lotus с помощью живых инструментов и луп-станции, и это выглядит потрясающе — но потом оказывается, что каждый его шаг продуман заранее и никакой импровизации в этом нет. А какой у вас подход?

Эльза: Раньше я играла на гитаре и пела, поэтому перейти от такого физического создания музыки к электронному было непросто. Потом я научилась делать электронные лайвы, но всё равно для меня любое выступление — это частично перформанс, а частично добавление чего-то нового и сведение всех треков в единое целое, создание какого-то нового опыта. Когда я свожу треки, я продумываю динамику всего сета. Да, сейчас у меня такой подход. Я стараюсь не усложнять, чтобы не перегружать голову во время выступления. Мне нравится чувствовать музыку.

Вам важно взаимодействие с аудиторией, или вы просто приходите делиться своей музыкой и вам всё равно, кто в зале?

Эльза: От аудитории зависит довольно многое. То, как они себя ведут, где стоят, может повлиять на то, как я себя чувствую на сцене. Но иногда ты их вообще не видишь, и это хорошо. Я играла на площадках, где в зале темно, и плюс тебе светят прямо глаза. Тогда я ничего не вижу, и зрители меня не смущают.

Тэш: Да, всё так. Моя главная цель — чтобы люди танцевали, так что мне нужно постоянно взаимодействовать с аудиторией. Я очень близко к сердцу принимаю свою роль человека, который делится со слушателями искусством, созданным другими людьми. И, кажется, мне это достаточно хорошо удаётся. Мне важно донести до людей что-то новое, не отпугнув их. Но иногда это неизбежно, и люди не принимают музыку, которую я ставлю. Тогда важно оставаться верным себе, не подстраиваясь под толпу, но при этом продолжая коммуницировать со зрителями. Найти такой баланс бывает достаточно трудно.

Есть артисты, вроде Oneohtrix Point Never, которые диджеят как будто для себя — резко меняют темп, перескакивая с 80 BPM до 140 BPM, делают сумасшедшие вставки. И им всё равно, они просто отъехавшие, играют так, как им нравится.

Тэш: И знают, чего хотят. Да, они просто посылают всё куда подальше. Это смело.

Эмма: Думаю, в этом тоже заложена коммуникация со слушателем. Ты остаёшься собой, но при этом собираешь всех вместе, создаёшь чувство единения своим выступлением. У меня в голове обычно есть общая картина того, как будет развиваться мой сет, с какой скоростью, как это будет концептуально соотноситься с альбомом. Что я пытаюсь сделать, так это задействовать сразу два потока: чувственный и мыслительный. Пытаюсь погрузить всех в транс или заставить танцевать с помощью такой физически ощутимой штуки, как ритм, а потом начинаю разговаривать с ними на более абстрактном языке, подкидываю им пищу для разума, выкидывая что-нибудь странное, вывожу аудиторию из зоны комфорта. Но они уже танцуют под ритм, и поэтому тебе не нужно думать о том, что они подумают, поймут ли тебя, понравится ли им. Это такая степень доверия, когда ты можешь донести до них всё, что угодно.

Тэш: С каждым сетом я учусь верить в себя чуть больше. Потому что часто, если я вижу, что кому-то не зашло то, что я играю, я начинаю паниковать и ставлю что-то менее рискованное. Но надо доверять себе, а не подстраиваться под условия, и тогда слушатели тоже начнут тебе доверять.

Эмма: В какой-то степени, когда я выступаю, я делаю это неосознанно. Я не думаю о том, как понравиться публике. Или что я буду делать. Я просто играю. Наверное, я намеренно стараюсь войти в этот поток сознания, когда я не совсем понимаю, что происходит, но всё происходит как бы само собой.

Эльза: Я по натуре довольно стеснительный человек, и обычно от смущения я слишком фокусируюсь на том, что я делаю. Но при этом, когда я играю на гитаре и пою, у меня легко получается разговаривать с публикой между песнями — не знаю почему, может живая музыка создаёт более интимную атмосферу. А вообще обычно мне сложно общаться с толпой.

Тэш: Когда играешь, важно ещё помнить, что люди пришли послушать конкретно тебя — эта мысль очень заряжает энергией. Конечно, бывают разные ситуации, например, на фестивале, где люди ходят от сцены к сцене и могут уйти с середины выступления, потому что им не зашло — но, когда это твой концерт, это совсем другое, ты здесь решаешь.

У вас когда-нибудь возникает чувство, что вы притворяетесь, пытаетесь быть кем-то другим на сцене?

Эмма: Я хорошо понимаю важность создания альтер эго для некоторых артистов. Например, у Бейонсе есть альтер эго, в которое она может погрузиться, ей это помогает и это здорово. Но для меня всё ровно наоборот. В жизни бывает много моментов, когда мне тревожно или тяжело быть самой собой, — но, когда я выхожу на сцену, я на сто процентов верна себе. И это самые комфортные моменты для меня. Я не думаю о том, грязная у меня голова или что-нибудь такое. Я вхожу в транс — и весь остальной мир для меня исчезает. Это своего рода пузырь.

Эльза: Ага. Для меня музыка — это главное. Она говорит сама за себя.

Сегодня нас со всех сторон окружает музыка, она повсюду, в лифтах, в торговых центрах. Музыка превращается в фоновый шум. На стриминговые платформы каждый день загружаются миллионы треков. Каждый может записать песню прямо у себя в спальне и сразу выложить в интернет, потому что технологии стали доступнее. У вас нет ощущения, что музыки стало слишком много, и это обесценивает работу артистов? Должны ли мы более осознанно подходить к тому, чем делимся с миром?

Эльза: Ну, я так не делаю. Сейчас каждый может назвать себя музыкантом просто потому, что у него есть Ableton. Вообще-то создание музыки — это большая работа, но многим на это наплевать. Ты можешь хайпануть на каком-то тренде, который просуществует год, и многие именно так и делают, потому что хотят быстрой славы и быстрых денег. Но мне хочется иметь реальных слушателей, которым нравится моя музыка.

Эмма: Да раздайте хоть всему миру GarageBand и пусть каждый записывает свои треки. Дело же не в этом, а в том, какую ты делаешь музыку и для кого. Может все эти отштампованные поп-звёзды и не кажутся мне искренними или талантливыми, но у них ведь есть своя аудитория, причём довольно большая — просто это не те люди, для которых пишу музыку я.

А по поводу шума: по определению это звук без структуры, который не несёт никакого смыслового посыла. Есть такой психоакустический феномен, когда твой мозг после длительного прослушивания шума перестаёт его воспринимать, он просто отключает его. Мне кажется, музыкальную индустрию ждёт то же самое: в какой-то момент мы просто перестанем слышать все эти тонны треков, которые заполонили интернет, и останется только то, что несёт в себе смысл.